ВСЕ ОТТЕНКИ ЗЕЛЁНОГО

или Корреспондентская кухня

На этот раз перст редактора указал мне направление в сторону Закамска. Там, при 21-й городской больнице находится единственное в городе паллиативное отделение – хоспис. Отличие состоит в том, что в отделении не лечат, а облегчают состояние безнадежных онкобольных. По большому счету мы все безнадежны – появляясь на свет, мы заранее обречены покинуть его. Отличие только в том, что мы не знаем, когда это произойдет, а пациенты хос­писа примерно знают.

Это случилось несколько лет назад. В то время я была не в лучшей физической форме – болела нога и отказывалась выполнять свои обязанности по перемещению тела в пространстве. Если я настаивала, она в отместку просто отключалась, блокируя поток нервных импульсов. Но недавно, после длительного перерыва, снова заработало соцтакси, и я решила – ну и что? Такси экономно и быстро довезет до самых дверей медучреждения!

Всю дорогу шла травля анекдотов, сопровождаемая диким хохотом – водитель слушал юмор FM. Так что в конечную точку я прибыла в легкой контузии. Машина затормозила у часовни с табличкой «Автозаводская, 82». «Но мне же нужен хоспис-82а», – растерялась я. «Это рядом, за часовней», – очень уверенно сказал водитель. Я расплатилась и вышла. И зря – рядом корпуса с нужным номером не было! Стою в полном недоумении. Куда дальше? Тут во дворе мелькнул белый халат. На мой вопрос сотрудница торопливо махнула рукой – вам туда!

Я обреченно побрела в указанном направлении, прислушиваясь к состоянию нижней конечности.
Тротуар закончился. Дальше пришлось идти в сколоченном из досок переходе вдоль то ли строящегося, то ли ремонтируемого здания. Он был под деревянным козырьком – чтобы не прилетело сверху. Однако доски в переходе были плохо закреплены и плясали под ногами, а между ними были зазоры, за которые цеплялись ноги, так что сам переход был не менее травмоопасен, чем соседняя стройка. (Для тех, кто не владеет навыками эквилибристики.) Когда полоса препятствий закончилась, я увидела 2-этажное здание цвета первой зелени. Сомнений не было – это то, что я ищу.

Сразу направилась в кабинет к заведующей – Светлане Василь­евне Окуловой, с которой у нас была договоренность о встрече. Заведующая держалась бодро, усталость выдавали лишь красные прожилки глаз – пошли вторые сутки ее пребывания на рабочем месте. Ночное дежурство плавно перетекло в следующий рабочий день. Тем не менее она не отказала во встрече скромному корреспонденту общественной газеты. Только я с облегчением плюхнулась на стул, как Светлана Васильевна неожиданно спросила: «Вы, наверное, сначала хотите отделение посмотреть?» Не успела я и рот открыть – на пороге, словно вызванная по телепатической связи, появилась старшая медсестра. «Вот Елена Юрьевна вам и покажет!»

Мама дорогая! Опять идти! Нога может отключиться в самый неподходящий момент. И что тогда? Пафосно кричать: «Карету мне, карету!» (Имеется в виду карета скорой помощи, конечно.) Иду за Еленой Юрьевной, как овца на заклание, и молю Бога продержаться.

…Однако контингент отделения меня удивил. Я ожидала увидеть изможденных недугом доходяг, прикованных к постели, в лучшем случае едва передвигающихся. Но это были совершенно обычные люди – в меру упитанные, хорошо одетые. Женщина средних лет, которую мне отрядили для интервью, была с легким макияжем. В презентабельности вида я им даже проигрывала. Видимо, самые тяжелые – на втором этаже, подумала я. Елена Юрьевна телепатически продолжила мою мысль: «Есть очень тяжелые, с распадающимися опухолями. Сейчас лежит мужчина, у которого рак съел пол-лица». Несмотря на готовность ко всему, я внутренне содрогнулась.

Мы остановились в холле. У стены – высокий стеллаж с книгами, напротив него – аквариум с единственной рыбой тигрового окраса, размером с подросшего котенка. Рыба смотрела вполне осмысленно. Мы недооцениваем умственные способности рыб. А ведь они способны к дрессировке, значит, в их мозгу тоже протекает мыслительный процесс. Старшая медсестра рассказывала, что по четвергам в отделение приходят волонтеры – члены религиозной организации – делают уборку и моют желающих. Это большое подспорье для медсестер, которые очень загружены – инъекции, кормление, гигиенические процедуры: промывание катетеров цистостом, калоприемников, смена памперсов. Кого-то необходимо подпаивать каждые 15 минут, кого-то переворачивать каждые полчаса.

Пока уши внимали рассказчику, глаза невольно искали площадку для посадки. Кушетка! Стараясь не терять выражения заинтересованности на лице, пячусь назад и медленно опускаюсь. Мимо прово­зят кислородный концентратор. Это аппарат, который забирает из воздуха кислород для подачи больному. Если в воздухе, который мы вдыхаем, содержится около 20% кислорода, то аппарат насыщает вдыхаемый пациентом воздух до 88–96%. «А сейчас я покажу вам нашу гордость», – торжественно обещает Елена Юрьевна, – надувную ванну!» Мы пошли в санузел. «Гордость» была во вздутом состоянии и представляла собой синюю тряпку, распластанную на полу. Я подумала – хотела бы я мыться, находясь на краю бездны? Вряд ли. Но все люди разные.

Потом в ординаторской Светлана Васильевна рассказывала о своей работе – просто и откровенно, как может говорить человек, для которого работа – это служение, а не источник подпитывания собственной значимости. В паллиатив заведующая пришла из акушерства и гинекологии. Получилось так, что сначала она открывала врата новой жизни, теперь, провожая в мир иной, закрывает их. Такой вот привратник между жизнью и вечностью. «Наркотики у нас долго считались воплощением зла, но для наших больных, страдающих от постоянных болей, это избавление».

Светлана Васильевна показывает шкалу критериев для индивидуального подбора дозы наркотических средств. Кроме обезболивания и симптоматической поддержки, пациенты хосписа получают психологическую помощь.
Как принять случившееся и не озлобиться, не уйти в отчаяние? У каждого свое восприятие болезни – кто-то считает: «не повезло», кто-то видит в этом наказание, кто-то – возможность искупления вины, но все нуждаются в словах утешения и поддержки.

– Наши пациенты очень ранимые, с обостренным восприятием действительности – и нужно быть очень аккуратным на слова.
Светлана Васильевна привела несколько примеров: невинное слово или ничего не значащая фраза по-своему интерпретировались больным и становились источником дополнительных страданий.

– Сегодня по оказанию паллиативной помощи мы на одном уровне со странами Запада. Симптоматическая поддержка везде примерно одинакова, – констатирует заведующая.
Это не голословное утверждение – она сама была участником международной конференции в Америке, посвященной вопросам паллиатива, принимала гостей из Англии, Германии, Америки, Японии и Польши в своем отделении. Отличие – в источнике финансирования. В западных странах хосписы существуют исключительно на благотворительные пожертвования. Наши хос­писы – на государственном балансе. Большую поддержку оказывает фонд «Вера», возглавляемый Нютой Федермессер – паллиативщиком во втором поколении. Ее мать – Вера Миллионщикова была основателем и главным врачом 1-го Московского хосписа. Кровати в отделении и надувная ванна – подарки фонда.

Есть места силы. Есть места прозрения. Близость смерти помогает увидеть главное, отшелушивая все наносное. Для Светланы Васильевны в приоритете не оценка проверочных комиссий по части гигиенических требований, а душевный комфорт ее пациентов, поэтому она, нарушая предписания, во время доверительного разговора присаживается на кровать больного. Поэтому разрешает приносить в отделение на свидание четвероногих любимцев.

В медицине профессионализм особо ценен в связке с человеческой чуткостью, когда врач, пользуя тело, не забывает, что человек – существо одушевленное. Светлана Васильевна из разряда таких врачей. И пока они есть – нам будет на кого положиться, кроме Бога.

На какое-то время я забыла о ноге. Вспомнила о ней лишь, выходя из хосписа. Строптивая конечность отдохнула и вполне сносно справлялась со своей функцией. Предстоял обратный путь. Я мельком глянула в карту смартфона и решила – до остановки недалеко – осилю. На волне вдохновения – виртуальное перо уже скрипело, облекая впечатления в слова – я незаметно прошагала до ближайшего поворота.

Отрезок пути до следующего поворота дался труднее. Ну, ничего, сейчас выйду на улицу Маршала Рыбалко – тут и до остановки недалеко. Где же она? Остановочный павильон маячил далеко в перспективе улицы. Такое расстояние мне не одолеть. Я решила вернуться на скамейку, замеченную во дворе дома, мимо которого только что шла, и вызвать такси. Сделала несколько шагов… и нога отключилась.

Стоять-то еще могу, но не в состоянии ни шагу ступить. Пытаясь урезонить внутреннего паникера, соображаю: «Надо срочно сесть, разгрузить ногу». Но куда? С одной стороны – проезжая часть, с другой – фасады домов, стоящие на насыпи. Ни высоких бордюров, ни изгородей. Тут замечаю на одном уровне со мной впритык к дому торчит пень, но между нами земляной вал примерно полуторамет­ровой высоты. Это спасение! Опираясь костяшками пальцев в землю, на манер гориллы, карабкаюсь вверх приставным шагом. Если бы раньше мои коллеги застали меня в подобном положении, это означало бы репутационную смерть. Но теперь я – человек вне социума, и заморочки на тему «чужих мнений» не имеют власти надо мной.

Пень оказался жестким и неудобным – косо спиленный и высокий. Я сидела на нем, скособочившись, и ноги едва доставали до земли. Мои ядовито-зеленые кроссовки оказались почти на уровне глаз прохожих. Забавно было наблюдать, как, зацепившись за яркое пятно глазами, они с удивлением переводили взгляд на странную тетку, восседающую на пне, как на постаменте.

Отдышавшись, звоню в соцтакси. «Вас забрать по тому же адресу?» – спрашивает диспетчер. «Нет, я нахожусь по адресу…» – прочла табличку на доме. «Мы забираем только из точки прибытия. Возвращайтесь туда». – «Не смогу дойти». – «Тогда вызывайте обычное такси». Надо как-то выбираться отсюда. Звоню в обычное такси. Но тут на проезжей части возник резкий скрежет, заглушающий остальные звуки, и оператора стало совсем не слышно. Наобум прокричала адрес. Слышал ли меня оператор? Будет ли машина? Полная неопределенность. По улице в честь командующего бронетанковыми войсками гулял ветер борей и развлекался тем, что срывал с моей головы капюшон. Я надеваю, он срывает. В конце концов я вышла из игры и обреченно сидела с непокрытой головой – нахохлившись и коченея. Что это? Виброзвонок? Видимо, от случайного нажатия переключилось со звукового сигнала… Таксист спрашивает – к какому подъезду встать? Объясняю, что нахожусь с обратной стороны дома. «Идите к подъездам!» – говорит он. Опять куда-то посылают! «Уж лучше вы ко мне!» Но по пешеходной дороге ездить нельзя, и мне пришлось-таки проволочить ногу по газону до проезжей части, где стояло такси

По дороге домой я выговаривала себе в третьем лице: «Расхрабрилась! Вместо того, чтобы благоразумно вызвать соцтакси, побежала, «задрав штаны», навстречу приключениям. Мастер по выдумыванию себе проблем!» На следующий день градусник показал цифру 38. Температура продержалась ровно один день.

Спустя 6 лет я снова оказалась в хосписе, чтобы взять в аренду кислородный концентратор для родственника. Голубой «Матиз» заведующей по-прежнему стоял во дворике, рядом с окрашенным в жизнеутверждающий сочно-зеленый цвет хосписом. Священник, мулла, ксендз и лама одобрили бы выбор цвета. Потому что для них смерть – это рождение в новую жизнь.

Мария Паршакова